АКТЕРУ ПОЛЕЗНО БЫТЬ СЫТЫМ И БОГАТЫМ

Cлышала это собственными ушами — и на спектакле «Лес» в петербургском Театре на Литейном, и на постановках Александринки. Стоило появиться на сцене Аркашке Счастливцеву или, допустим, Ивану Александровичу Хлестакову, как по рядам проносился шепот: «Смотри-смотри, это хороший актер, он в «Бандитском Петербурге» играет!» Знающие люди отзываются об актере Александринского театра Алексее Девотченко короче: «Гений». Иногда добавляют: «Второй Михаил Чехов».

Спектакль «Ревизор» имеет «Золотую маску». Какая деталь, ощущение особенно запомнились с той поездки в Москву?

— Утром мы сыграли прогон, вечером спектакль — и в ту же ночь уехали обратно. Так что никаких ощущений, кроме физического и нервного напряжения, не помню.

— А когда вас награждали и чествовали на финальной пьянке-гулянке?

— Вы имеете в виду шабаш закрытия «Золотой маски»? Я там не был — у нас в театре выпускался спектакль. Мне пришлось бы снова повторить тот же номер: утром прилететь, посидеть и уехать. За три дня до премьеры это просто тяжело. И потом, я очень не люблю театральных (особенно московских) тусовок — всякие банкеты, празднества и, как вы говорите, пьянки-гулянки. Я себя там чувствую полным идиотом.

— Сейчас стало общим местом критиковать пошлость тусовок. Чем именно они вам не нравятся? Кто-то из коллег ходит пузом вперед?

— И ходят пузом вперед, и обсуждают какие-то свои, общие темы. Это относится и к нашим, питерским посиделкам в СТД, еще где-то… Не знаю. Когда я попадаю в шумные актерские компании, у меня сразу начинается депрессия.

— Зато в этих компаниях к вам может подойти Никита Михалков и закричать: «Где ж ты ходишь? Я давно мечтаю снять тебя в кино!»

— Если надо, он меня найдет. И найдет не на тусовке. Скажем, с Валерием Огородниковым, у которого я снимался в «Бараке» и в последней его картине — «Красное небо. Черный снег», мы встретились после спектакля… Огородникова не стало, теперь, пожалуй, Мамин — единственный человек на «Ленфильме», который ходит смотреть актеров в театр. Остальным питерским режиссерам достаточно фотографии или раскрученного (как сейчас принято говорить — медийного) лица.

— Бортко не делал к вам захода перед съемками «Идиота» или «Мастера и Маргариты»?

— Это было вскользь и невсерьез. Мы столкнулись на студии, он спросил: «Лёша, ты случайно не идиот?» — и на том все закончилось. Но я на него не в претензии — упаси боже! Тем более что мне было интересно с ним работать на «Бандитском Петербурге». Вот, наверно, еще один режиссер на студии, который представляет, кто из актеров чего стоит. Очень профессиональный человек, с колоссальным чувством юмора.

— Вы отдаете себе отчет, что сегодня хорошему театральному артисту вовек не раскрутиться, если он не будет сниматься в чем угодно — у плохих режиссеров, в дурных сериалах, в слабых, проходных картинах?

— Конечно. Сейчас кино и особенно телевидение играют огромную роль в раскрутке. С другой стороны, кому что предопределено, кого и как ведет судьба… Меня пока все устраивает. Может, в этом есть некое разумное, рациональное зерно: я сниматься снимаюсь, но все-таки в тех картинах, за которые потом не стыдно. Где в основе — хорошая драматургия. Допустим, Огородников всегда брал очень интересную сюжетную канву, актеру там есть что играть. То же самое — Лёша Герман младший, у которого я работал в «Последнем поезде», это фильм на мощную, глубокую тему. Причем я помню, как он снимал, какие на «Ленфильме» ходили слухи и разговоры. «Вот, папин сынок…» Ничего подобного! Здесь как раз тот случай, когда природа на детях не отдыхает.

— Участие в съемках, какая-то другая работа вне театра — это деньги, иногда немалые. Такой аспект вы учитываете или, на ваш взгляд, актер не должен зарабатывать?

— Актер должен зарабатывать хорошо. Ему полезно быть не нищим и голодным, а сытым и богатым — только тогда он сможет что-то сделать. Перестанет, играя спектакль, думать о том, что надо срочно бежать на озвучание, потом — мчаться в ночной клуб вести шоу-программу. Завтра утром у него репетиция еще в одном месте, днем в другом — он зациклен только на этом. Нигде в мире нет такой идиотской, оскорбительной оплаты актерского труда, как у нас.

— Например?

— Года два-три назад я сделал совершенно эксклюзивную вещь на пять радиопередач — моноспектакль по произведениям Уайльда. Туда включены его «Исповедь», «Баллада Редингской тюрьмы» и так далее. Это была моя идея, моя инсценировка, мое музыкальное оформление. Питерская редакция радио «Россия» крутила передачи пять дней подряд. Когда встал вопрос о деньгах, мне сказали: «Да, мы вам выписали 1?200 рублей». Я заявил им, что они могут оставить эти деньги себе, но все-таки поинтересовался: откуда такая интересная сумма? «У нас не частная лавочка, — ответили мне. — Это государственное учреждение». Государственное — значит халявное, бесплатное, бесстыдное. Все деньги, как заведено еще с советских времен, делятся между руководством и бухгалтерией, остальным работникам остаются гроши. Вроде элементарная логика: человек принес всё — от инсценировки до музыкального оформления. В конечном итоге принес себя — свой голос и нервы. Питерской «России» это дело не стоило ни копейки. Но они, как положено, сосчитали его в минутах: «У нас минута стоит два рубля…» Или двадцать рублей, не помню.

В театре — те же остатки совковой системы, то есть всеобщая уравниловка. Потому-то все и скачут по сериалам. Как Иван Александрович Хлестаков — «везде». К сожалению. А должно быть совсем по-другому. Необходима конкретная, жесткая реформа театра, которой нет. Нам говорят красивые слова: у нас контрактная система и так далее. Это все фигня. Потому что контракт контрактом, а гонорар гонораром. Может, это максимализм, но меня, например, бесит, что режиссер, который приходит в театр и ставит плохой спектакль, имеет гонорар, исчисляемый в немалых тысячах долларов. За три месяца репетиций. А артист, репетируя с этим режиссером каждый день, получает зарплату — несколько тысяч рублей. И потом он же, извините, вынужден в этом говне играть. Опять-таки за ту же зарплату. В то время как режиссер забрал свой гонорар и отправился гадить дальше — по другим театрам.

— Что толку открывать рот, если все равно ничего не изменишь?

— Нет, его надо открывать, и как можно чаще. Конечно, это не моего ума дело, я не экономист, но и без экономистов ясно: ситуация абсурдная. Боже упаси, речь не о том, чтобы все были одинаково нищими…

— Вы за то, чтобы все были богатыми.

— Естественно. Нужна продуманная система актерских гонораров. Причем гонораров нормальных. Тогда актеры перестанут бегать по съемкам и играть в жутких антрепризах.

— Вы, по моему, в антрепризах не замечены.

— И никогда не буду замечен.

— Зато у вас есть моноспектакли. Если вынести за скобки гонорар от радио «Россия», вы за них много получаете?

— Не сказал бы. Моноспектакли — это то, что мне нравится, что я хочу делать. По большому счету деньги здесь не имеют значения.

— Вы способны обвинить партнера: «Ты такой-сякой, халтурщик!»?

— Никогда не скажу ничего похожего. Во-первых, это неэтично, непрофессионально. Во-вторых, ненавижу артистов, которые останавливают репетицию и при всех начинают поучать партнера или партнершу: «Ты мне не помогаешь!..» Собой озаботься — прежде чем наезжать на своих коллег.

— Михаил Чехов жаловался, что по приходе в Художественный театр он был разочарован интригами, которые плели против него артисты, их тайной и явной завистью. У вас случались подобные разочарования?

— ???

— Ну, вы же цаца, играете только первые роли…

— Я не чувствую себя цацей. И в пудру мне толченое стекло не сыплют, в ботинки гвозди не запихивают.

— Вы пришли в свою гримерку, налили кофе — вам уютно, комфортно?

— Я прихожу на конкретную работу — то ли на спектакль, то ли на репетицию. Для актера это самое опасное — начать тусоваться в театре. Вот он не занят в репертуаре, но слоняется по гримерке, не вылезает из буфета, точит лясы…

— Я о другом! Вы сели в свое кресло напротив зеркала…

— Посидел и пошел дальше… Я понимаю, о чем вы спрашиваете. Нет, мы не чаевничаем в гримерке, не распиваем кофе. Но когда я бываю в театре, то чувствую себя здесь нормально, спокойно.

— У вас хорошая улыбка — вам бы почаще улыбаться!

— Было бы чему.

— Между прочим, в Театре на Литейном висит фотография, где вы очень даже непринужденно улыбаетесь, стоя рядом с президентом Путиным.

— Это когда мы получали Госпремию за «Лес». Там всех фотографировали, и все улыбались.

— Расскажите, что происходит с актером, которого награждают Госпремией?

— Ничего не могу рассказать. Ведут в Кремль, осуществляют фейс-контроль. Проверяют: звенит — не звенит? Потом всех рассаживают в зале. Выходит Путин — говорит речь.

— Вы заранее придумали, что скажете в ответ?

— А это не обязательно. Кто хочет — произносит ответное слово. Кто не хочет — может получить медаль, сказать «спасибо» и сесть на место.

— Неужели опять не запомнили какой-то детали?

— Помню, что это происходило летом… Помню огромную очередь непосредственно за деньгами. Все стоят, а за столиками сидят кремлевские тетеньки. Они долго сверяют паспортные данные, долго отсчитывают деньги. Просят: «Пересчитайте». Так же долго идет процесс пересчета этих купюр.

— Когда вы поделили премию на всех лауреатов, сколько вышло на брата?

— Немного. Десять тысяч долларов — на семь человек.

— Что вы сделали со своей долей?

— Как-то бессмысленно потратил — «не вложил». А деньги на то и существуют, чтобы их тратили. Копить не получается.

Елена Евграфова