ЗА 3 ГОДА Я ОБЪЕЗДИЛ 73 ГОРОДА

Сколько-то лет назад, когда популярность сериала «Улицы разбитых фонарей» только-только набирала ход, четверку «ментов» (Ларин, Дукалис, Казанова и Волков) привезли в Москву для участия в специальной телепередаче. Между телевизионщиками пошел ропот: мол, четверо персонажей — это перебор, не получится красивой «картинки». Может, говорят, вон того белобрысого пацана, как там его… снимать не будем?.. Не дожидаясь результата обсуждения, «белобрысый пацан» покинул студию.

Сейчас, конечно, ничего такого не случилось бы. Потому что кто же не знает капитана Волкова — питерского актера Михаила Трухина? Впрочем, уже не питерского. С нынешнего сезона Трухин, сыгравший Гамлета в мхатовской постановке Юрия Бутусова, живет в Москве, работает в МХТ имени Чехова.

— Как вам Москва?

— Там другие ритмы. Даже в мелочах: люди бегают и — в отличие от Питера — не видят друг друга. У них глаза повернуты зрачками в душу либо… в асфальт. Сейчас, конечно, я привык, а первое время места себе не находил — меня это раздражало. С другой стороны, приятно, когда тебя никто не узнает на улицах.

— С жильем как?

— Меня поселили в Леонтьевском переулке, это в двух шагах от МХТ. Там жили и Коська Хабенский, и Мишка Пореченков, когда репетировали «Утиную охоту». Но, как и у них, моя жизнь в основном проходит в поезде. У меня продолжаются съемки в Питере, остались спектакли — регулярно мотаюсь туда-сюда, уже невыносимо… Правда, когда я принял предложение войти в труппу МХТ, то, соответственно, тут же получил еще одно предложение — насчет жилплощади.

— Вы словно один в один повторяете путь в Москву Хабенского с Пореченковым. Их опыт помогает вам избежать каких-то недоразумений, ошибок?

— Мы постоянно используем опыт друг друга, учимся на ошибках. Другое дело, что у меня их больше. В свое время здесь, в Питере, я здорово наломал дров. За что и поплатился — пять лет сидел без театральной работы.

— Это когда из-за «ментовских» съемок и концертов вы отказались от роли князя Мышкина и вам пришлось уйти из Театра Ленсовета?

— Не так страшен черт, как его малюют. Главная причина заключалась во мне, я не чувствовал себя готовым к этой роли. Мне нужен был год — не для раздумий, а чтобы собраться…

— Плюс на сериале вы только-только начали зарабатывать нормальные деньги.

— Как раз это вменяют мне в вину. Нет, я умный мальчик — вполне адекватный, прекрасно понимаю, что чего стоит. Мне просто не хотелось оказаться в глупом положении — провалиться с Мышкиным… Наверно, отказ от «Идиота» был ошибкой. Но эта ошибка имела иной характер, нежели выбор «деньги — не деньги».

— А как быть со временем? Вы же чуть ли не семь дней в неделю снимали одну серию…

— Боже мой, да я в любой момент мог все послать!.. Повторяю, проблема была творческая, а не техническая, не материальная.

— Годами раньше ваш сокурсник Хабенский стал играть Калигулу. И ничего, не испугался.

— Ну, Коська — это Коська… Да и во мне не было кондового испуга: струсил — убежал в кусты. Я просто попросил год для моральной подготовки.

— Когда вы оказались не у дел, съемки спасали или нагоняли тоску?

— Безусловно, сериал спасал. Он не оставлял времени лежать на диване и стонать, что у меня нет работы. К слову, мы с Половцевым вошли в Книгу рекордов Гиннесса — как актеры, которые дольше всех заняты в одном проекте. Страшно сказать: «Ментам» десять лет, снято не меньше двухсот серий.

— Почему вы не подались в «опера» вместе с Лариным и Дукалисом?

— Коней на переправе не меняют.

— Это не ответ. Я тоже знаю всякие поговорки. Например, насчет замены шила на мыло…

— Я обязан ушедшему Александру Петровичу Капице очень многим. Как объяснить?.. Петрович когда-то столько сделал для меня, что переступить через это я не смог. Несмотря на обещание золотых гор и прочих удовольствий.

— Те ребята тоже вроде не сволочи.

— Я отвечаю только за себя. Наверно, у каждого на этот счет водились свои соображения. Моя мотивировка — такая. Она искренняя, и в ней нет пафоса.

— Кто-то из ваших бывших коллег по «Ментам» (не помню) рассказывал мне: этот Трухин нас презирает, общается через губу. Типа, он, блин, актер, а мы погулять вышли… Замечали что-то похожее?

— Замечал. Но я объяснял эту натянутость в отношениях белой завистью, которой страдаю тоже. Очень завидую коллегам, умеющим что-то сделать лучше меня, интересней. Белая зависть — главный двигатель в нашей профессии. Если артисты завидуют — значит, они живые, и думающие, и…

— Алло, гараж!.. Простите, мне показалось, что вы вошли в образ несыгранного князя Мышкина. Объясните, как вас — «адекватного мальчика» с театральной культурой — могло занести в компании «ментов» на встречу со зрителем в каком-нибудь Мухо… этом самом?

— На это дело я положил три года, подорвал печень, почки, сознание. За три года объездил семьдесят три города, при том что съемок в сериале никто не отменял. У меня всегда стояла собранная сумка. Мы могли прилететь из Новосибирска, я на полчаса забегал домой, принимал душ — и улетал во Владивосток.

— И там, я слышала, «менты» давали гала-концерт: Селин изображал пограничного пса Алого, вы — абитуриента театрального института (этюд, который делали на первом курсе)…

— Согласен, не ахти какой жанр. На фестивале в Риге я встретил Леню Каневского. Он увидел наши усталые глаза, трясущиеся руки и сказал: «Ребята, прекрасно вас понимаю, 25 лет назад со мной было то же самое». Этим грешат все, кто так или иначе состоялся командой. Знаменитая компания Вицин, Моргунов, Никулин. Ширвиндт с Державиным. Андрей Миронов, Олег Даль — многие известные артисты, на морды которых идут люди, всегда зарабатывали деньги таким манером. На первый взгляд, это легкий хлеб, но я уже сказал, как он дается.

И вообще — что здесь плохого?! Мы играли некий капустник, это было живое общение со зрителем, нам писали записки. Не существовало четких рамок — работаем от и до (как у артистов: во сколько бы ни начали, закончим всегда вовремя). Допустим, в Красноярске наша творческая встреча шла четыре часа. В Риге нас долго не отпускали. Мы постоянно придумывали что-то новое, фонтанировали… Возможно, это не было отягчено глубокими мыслями, зато никто не скучал. В том числе и наша команда.

— Презрения к зрителю не возникало?

— Да за что же его презирать?

— Бегают сумасшедшие девочки, дергают за фалды…

— В Новосибирске нас выводил из ДК взвод ОМОНа. Они построили коридор, прикрыли нас щитами, и мы бочком, с идиотскими улыбками пробирались к автобусу. У служебного входа собралось человек пятьсот, все стекла автобуса были в помаде. Когда мы отъехали, тут же следом рванули двадцать такси. На первых порах такие штуки безумно приятны. Относиться к ним с высокомерием, тем более (ужасные слова!) презирать зрителя глупо. Искать за всем некий философский смысл — еще глупее.

Это данность, через нее, опять же, проходят все известные артисты. Другое дело, что у «звездности» бывают страшные послед­ствия (знаю тьму примеров, имен не назову). Человек теряет адекватность, начинается распад на молекулярном уровне.

— Вот вы, «три звезды, три славных повести» — Пореченков, Хабенский, Трухин, — устраиваетесь рядком в Москве. В гримерке ли, в кафе, дома. В вашем общении ничего не изменилось?

— Как познакомились когда-то на абитуре, так и общаемся. Мы не воспринимаем друг друга всерьез. Все через иронию, через взаимные приколы. Это основа. Но единственные люди, мнению которых я доверяю, — Юрка Бутусов и ребята. Правды больше не скажет никто — никакой критик, никакой зритель.

— Каково это — после Гамлета играть капитана Волкова?

— Я все равно пытаюсь делать эту работу максимально честно. Она для меня стала чем-то вроде тренинга — интересно работать с разными режиссерами, артистами. И потом, как правильно замечено, это зарабатывание денег. Сериал, кино и театр — совершенно разные профессии.

— У вас есть любимое место в Питере?

— Набережная Мойки. Я вырос в доме Пущина, дом Пушкина — соседний. Там прошло детство, там отходил в школу рядом с французским консульством. Вот эта часть Мойки — от Капеллы до Михайловского замка, до Фонтанки.

— Как же вы теперь без всего этого будете?

— Почему «без»? Я купил квартиру на Мойке.

— Молодец! Машина тоже небось есть?

— Есть.

— Джип?

— Нет. Большая красивая машина. Только она в Москве, там без нее тяжело.

— И, надо понимать, соблазна пропить гонорар у вас не бывает. Боже, как повезло вашей жене!..

— Я про семью не хотел бы говорить…

— Я и не говорю! Просто завидую вашей жене этой самой белой завистью: мужик работящий, деньги в дом приносит, да еще не пьет. У Хабенского с Пореченковым проблем с выпивкой тоже вроде нету. Это что же, народилась новая формация — непьющих актеров?

— Жалко гробить время на пьянку. Жалко того, что уже сделано, потому как все похоронить можно в одночасье. Да и трудоголики мы — постоянно надеемся, постоянно ждем: вот-вот будет настоящая работа. Одна, другая… Это началось еще в институте. Наш мастер Вениамин Павлович Фильштинский дал нам не только профессию, но и жадность к работе. Неуспокоенность. Оголенные нервы…

— Ну вот, пошел пафос…

— Почему пафос?! Так оно и было. Когда на репетиции к часу ночи мы говорили: «Вениамин Палыч, метро закрывается» (кто-то жил в общаге на Опочинина, кому-то надо пилить еще куда-то к черту на рога), — он воспринимал это как личное оскорбление. В час ночи!.. И, конечно, это он научил нас, громко говоря, «терпеть и веровать». Как бы пафосно оно ни звучало.

— Сейчас, богатый и знаменитый, в чем предпочитаете получать гонорар — в долларах, в рублях, в евро?

— В аплодисментах.

Елена Евграфова