СЕГОДНЯ НИЧТОЖНЫЙ ПРОЦЕНТ НАСЕЛЕНИЯ ЯВЛЯЕТСЯ ПРИЛИЧНЫМ ОБЩЕСТВОМ

Валерий Галендеев — правая рука Льва Додина. Или, как его называют в официальных документах, заместитель художественного руководителя Малого драматического театра — Театра Европы. Короче, он следит за тем, чтобы артисты «правильно» разговаривали. Перед каждым спектаклем «додинцы» — хоть новообращенные, хоть заслуженные и народные, — побросав все на свете, бегут на занятия к Галендееву. Орать, бормотать, тарабанить скороговорки — разминать голос. Кроме прочего, профессор Галендеев заведует кафедрой сценической речи в Академии театрального искусства. В общем, знает об этой самой речи всё-всё-всё.

— Куда ни пойду — в магазин, на улицу, — постоянно натыкаюсь на визгливые интонации, какие-то «не те» голоса. А как на ваше ухо?

— Изменился тембр — он вульгаризировался. Если говорить по-научному, стало меньше обертонов. А если совсем по-научному — меньше гармоники; звук голоса приблизился к так называемой частоте основного тона. В театре это иногда называют «белым звуком». Скажем, основной питерский тембр, как мужской, так и женский (но в первую очередь женский), был очень сильно обогащен различного рода обертонами и, прошу прощения за выражение, ундертонами — то есть теми гармониками, которые выше основного тона и ниже основного тона. Которые его обволакивают с двух сторон — сверху и снизу. Теперь они вымываются. Вымываются, вымываются, и остается вот этот основной тон — без него нет речи.

— Понятно, в сухом остатке — голос как средство общения…

— Нет, не просто средство общения. Это средство общения минус атмосфера общения. Минус отношение к собеседнику. Такой… речевой тяп-ляп, голосовая халтура. Голос, над которым не потрудилась культура. Из которого те или иные особенности эпохи вычли все архитектурные излишества.

— Вы задумывались, почему это случилось?

— Конечно. Отмерло за ненадобностью.

— Снова спрошу: почему?

— Не стало хорошего общества. Как говорила Фаина Георгиевна Раневская: «Дружочек, я стара настолько, что еще помню порядочных людей…» Сегодня статистически ничтожный процент населения является приличным обществом, порядочным обществом. Потому что наш «свет», тусовка — общество малоприличное. Это результат очень многого — воспитания, образования. И, в частности, результат бытовавшей в свое время системы изучения иностранных языков: произносить ничего не нужно, достаточно сдать энное количество «тысяч» переведенного текста, преподаватель просто сверял с образцом перевода. Речь человека не получала никакого фонетического культивирования. Ведь изучение иностранного языка, которое включает в себя овладение фонетикой, — это уже культивация речи. И в том числе культивация голоса. Чем отличается любой язык — французский, скажем, от русского? Тем, что в нем используется огромное количество иных резонаторов. Для звука u, для звука e, для звука r. И так далее.

Значит, это как бы вычеркнуто. Остается материнская стихия — с чем родились. Ребенок подражает привычному, часто слышимому голосу, который не всегда так прекрасен, как хотелось бы… Я могу привести тьму примеров. Огромные послевоенные классы, где учительнице приходилось напрягать связки, чтобы переорать сорок и больше учеников. Вот откуда пошли учительские голоса — фальцетные, надсадные, неестественные. Модель для подражания отнюдь не лучшего качества.

— А что случилось с артистами? Смотрю сериал по телевизору — у героев, через одного, сплошные «фефекты фикции». Я уже не слежу за интригой, пытаюсь уловить, какой звук они не выговаривают. Вроде «ш»… Нет, «з» или «с»…

— Скорее всего, и тот, и другой, и третий.

— Это же профнепригодность! Как люди с таким изъяном попадают на сцену, в кино и так далее?

— Давным-давно, когда ВГИК выпустил поколение, снявшееся в «Молодой гвардии», — Мордюкова, Макарова, Тихонов, — сколько снималось фильмов в год? А сколько сейчас телевизионных каналов? Ряды людей, которые занимаются как бы актерским искусством, выросли на порядок. Даже количество театров, как ни парадоксально, и то выросло. У нас в Академии театрального искусства, где я имею честь преподавать последние тридцать пять лет, наборы увеличились в десяток раз.

— По слухам, туда принимают примерно 26 студентов на курс — как и раньше.

— Зато этих курсов уже не два или три, а пять-шесть. Кроме того, года два назад был набран курс, в котором 64 человека. Осталась половина — все равно перебор. Разве может быть столько хорошего, качественного «актерского материала»? Нет и необходимого количества педагогов, которые сумели бы справиться с этим мутным потоком. С этой лавиной, не предназначенной для того, чтобы выходить на сцену. Опять же, смотрим «Молодую гвардию» — все ребята от природы созданы для актерской профессии. А дальше — у кого как сложилась судьба.

— Кто спился, кто выскочил…

— Совершенно точно. Но, повторяю, они все получили дар от природы. Тогдашняя система фильтрации была направлена именно на то, чтобы не пропустить людей с природной актерской одаренностью. За исключением блатных. Блатные проходили всегда, независимо от того, одарила их природа или нет. Сейчас иное дело — нужно насытить рынок любым плавучим дерьмом. Он и насыщается, чему тут удивляться?

Возьмите тех же самых голливудских звезд. Много ли их? Десятка два-три. Допустим, четыре. А в кинопродукции заняты тысячи исполнителей. Может, они не такого низкого качества, как наши, да и картины, снятые на Западе, стоят не таких денег, как у нас. Но мы, хоть и вбухиваем теперь в свое кино какие-никакие миллионы, уже отвыкли от качества. По сути, эта категория отмирает, потому что нет профессиональной экспертизы. Конечным авторитетом является продюсер — человек с деньгами, оборотливый, но далекий от понимания добра и зла.

— Не скажите, народился новый класс продюсеров, которые чего-то соображают…

— Это вовсе не значит, что они могут обладать подлинной экспертной оценкой происходящего. А прибегать к чужой экспертной оценке продюсеры не очень любят, потому, как правило, полагаются на свой вкус. Ну и не ошибаются — на какой-то срок. Дальше, естественно, следует самоповтор, потом еще; существо, открытое продюсерами, сходит с дистанции. И тут уже точно спивается.

— Один выпускник Театральной академии мне жаловался: не знаю, что делать. В театре платят гроши, сниматься в сериалах не хочу — это значит предать искусство. Наверно, придется уходить из актеров… Получается, парень не рожден для профессии?

— Не обязательно. Просто в его голове одни соображения преобладают над другими. Это некая коллизия, причем естественная.

— Остались идиоты, которые продолжают верить в святое искусство, в бескорыстное служение театру? Говорю «идиоты» в кавычках…

— Остались. Правда, с известными оговорками — чтобы все-таки было на что жить. Скитаться и голодать ради святого искусства никто не станет. Сейчас, сегодня. Но я знаю таких «идиотов» в кавычках и святых — без кавычек, которые готовы жить значительно хуже своих собратьев. То есть не иметь многого из того, что имеют продающиеся, — и не продаваться. Хотя это очень трудно. Если появляются искушения, устоять против них не всегда может и святой.

— Ведущий актер Малого драматического театра Петр Семак часто отказывается от «левой» халтуры вроде тех же сериалов, при том что сыграть ему в них — раз плюнуть, да еще заработает кучу денег. Разве это не чистоплюйство?

— Ни Петя Семак, ни его семья не голодают, не ходят оборванными. Каждое лето они уезжают отдыхать, а не сидят в своей городской квартире. У них есть возможность соблюдать гигиену и поддерживать уют в доме. И нет — бриллиантов, иномарок последней модели, кучи вечерних туалетов, им не по карману посещение ночных клубов. Но они обходятся без этого. Я их вполне понимаю, потому что тоже обхожусь и не тоскую ни о чем таком. Это никогда не было предметом моих размышлений или желаний.

— В принципе, вам грех жаловаться: ваш театр раньше других, чуть ли не при Союзе, исколесил все Европы и Америки…

— Это да, это здорово! Я никогда не отдыхал за границей — только работал.

— Вам случалось, например, идти по Пикадилли — просто так?

— Что значит «просто так»?

— Гуляючи?

— Да сколько раз!

— И вот идете вы по Пикадилли, а в душе скорбь: ё-моё, у меня нет денег на мороженое…

— На мороженое у меня всегда были деньги. У меня не было денег на потрясающие сервизы, которые продаются на Пикадилли, — там полно магазинов фарфора. Ну, нет и нет, полюбовался и пошел дальше. Я ведь довольно рано сообразил: денег все равно никогда не хватит на то, что тебе хочется, — если начать хотеть. Главное — не начинать.

— Интересная мысль…

— Да ну, женщине этого ни за что не понять! Моя жена тоже… как сказать?.. умеет хотеть. Но в разумных пределах, хотя она безусловно женщина. За сорок лет я ни разу не слышал от нее заявлений насчет чего-то несбыточного, за что нужно продаться. Или вообще изменить своим интересам. Я всю жизнь занимался исключительно тем, что мне интересно… Вру. В аспирантские годы работал в самодеятельности, еще где-то, потому что стипендия улетала в момент.

— Аспирантам платили 100 рублей — по тогдашним временам, нормальные деньги.

— С семьей не протянуть, извините. Но как только я стал получать 160 рублей и наладился жить без долгов от зарплаты до зарплаты — сразу бросил все, что неинтересно.

— Слушаю вас — и млею от голоса. Вы когда-нибудь пользовались своими обертонами и гармониками, чтобы понравиться, обволочь, повлиять?

— Как-то к одному ленинградскому режиссеру пришли в гости не то американцы, не то англичане. Его жена расшиблась в лепешку, накрыла роскошный стол, и он попросил переводчика: «Скажите им обязательно, что мы каждый день так едим, каждый день!..» Я каждый день так разговариваю — и дома, и везде.

Елена Евграфова