ПОСТОЯННО РАДУЮТСЯ ТОЛЬКО ИДИОТЫ

С тех пор как Игорь Корнелюк написал музыку к сериалу «Бандитский Петербург», режиссер Владимир Бортко приглашает его во все свои фильмы — и на «Идиота», и на «Мастера и Маргариту». А лет пять назад физиономия Корнелюка с надписью «Клево!» красовалась на пачках фасоли. Правда, тогда этот вполне себе раскрученный певец и композитор был известен широкой публике не работами в кино, а как раз легкомысленной песней «Клево».

— Не стыдно было — пусть и за хорошие деньги — рекламировать фасоль?

— При чем здесь деньги! Прислушайтесь к самому названию — «фа-соль». Две ноты. Для меня, как композитора, было чистой радостью дать рекламу этому продукту.

— Если судить по песне «Клево», состояние радости — ваше естественное состояние?

— Постоянно радуются только идиоты. И в песне «Клево», кстати, мне хотелось передать этот идиотизм — человек летит вниз головой с шестого этажа и где-то на уровне пятого орет: «Ура! Еще не шмякнулся!».

— Не хотите ли сказать, что и вам, представителю жизнеутверждающего жанра песни и пляски, знакомо ощущение полета вниз головой?

— Лет двадцать назад я был готов повторить бросок Анны Карениной под поезд. С чего и почему мне это пришло в голову, говорить не стану, приведу лишь детали. Вижу их до сих пор: метро на «Площади Восстания», вот-вот должна подойти электричка. Ребенок свешивается с платформы, чтобы разглядеть в туннеле: идет, не идет? Мать, которая пытается отогнать его на безопасное расстояние. И я — полный отчаяния и решимости: сейчас прыгну, и все муки кончатся. Но как только послышался шум приближающегося поезда, в моих ушах, перебивая его, зазвучала мелодия. «Та-та-та-та, где утром роса… наши глаза…» Я бился над этой песней целый год — был запев, припев, но ничего не получалось. И вдруг песня возникла целиком, та, что надо! Мое отчаяние не то что ушло — я просто не мог броситься под поезд, пока не сделаю песню. Напевая ее про себя, втиснулся в двери, выскочил на «Ломоносовской» и помчался в театр «Буфф», где в то время работал. И на вечернем представлении моя песня «Мало ли…» прошла на ура. Пожалуй, более острого чувства радости, чем в тот вечер, я не испытывал.

— Вернемся к нашим деньгам. Игорь… Простите, как вас по отчеству?

— Не надо отчества, я чувствую себя комсомольцем.

— Вспомните, пожалуйста, о своем первом рубле, заработанном в настоящем комсомольском возрасте.

— Я его заработал пионером. Это было в пятом классе, в городе Бресте, где я родился. Меня с моим электроорганом «Юность» позвали играть на танцах взрослые дядьки. Я пришел в Дом культуры как положено — в белой рубашке, в пионерском галстуке. Дядьки говорят: «Ты что, озверел — так по-кретински вырядился? Снимай галстук! Я снял — и дядьки стали платить мне кучу денег.

— «Дядьки» из кино традицию продолжили?

— А меня долго никуда не приглашали. Я всегда любил киномузыку и недоумевал: почему не зовут? Правда, на заре моих студенческих лет, на первом курсе Консерватории, у меня была смешная работа на студии «Леннаучфильм». Кино называлось «На ком земля держится». Тогда как раз умер Брежнев, к власти пришел Андропов, газеты агитировали за выполнение Продовольственной программы: мол, надо поднимать сельское хозяйство. По такому поводу сделали научно-популярный фильм о нуждах колхозов. Музыку к фильму подрядился писать мой преподаватель по композиции, это была его халтура. Но он благородно отдал ее мне.

— Почему вдруг?

— Я женился на первом курсе, мне как воздух были нужны деньги — на свадьбу. За этот фильм я получил 900 рублей. По тем временам сумасшедшая сумма.

— Еще бы!

— Но, кроме всего, это была первая в моей жизни встреча с худсоветом. Там сидело очень много умных дамочек преклонного возраста. «Яша! — говорили они режиссеру Якову Назарову. — У вас получился замечательный фильм — лиричный, одухотворенный. Но объясните, Яша, почему такая ужасная музыка? Какой-то кошмар — сплошные барабаны, барабаны…» Это был жуткий стресс, после худсовета я плакал. И дал себе зарок никогда не связываться с кино. Уже потом, когда я стал артистом и поездил по стране, мне часто попадалась эта музыка. Под видом кинозарисовок она звучала везде: под нее показывали разные красивые пейзажи, катались лыжники с гор. Никто не знал, что музыка писалась для сеялок, веялок и поднимала проблемы сельского хозяйства, нигде не сообщалось, что ее автор — Корнелюк. Но мне было очень приятно — я вроде как получил сатисфакцию за тот ужасный худсовет…

В общем, не приглашали меня и не приглашали. Но однажды, когда Бортко готовился снимать «Бандитский Петербург», он ехал в машине, по радио передавали мою старую-старую песню — «Лунная дорога». Мистика: песня появилась по прочтении романа «Мастер и Маргарита». Что-то вроде зарисовки к той сцене, когда Понтию Пилату чудится, будто он идет с Иешуа по лунному лучу и разговаривает о том, о чем недоговорил тогда. Я записал эту песню на каком-то тотальном энтузиазме — ровно двадцать лет назад. Так вот, Бортко послушал ее в машине и говорит: «Какая хорошая песня. Этот парень будет писать у меня музыку». Мне нравится кино — хочется оставить после себя какой-то след.

— Ну а с песнями что?

— Песня — это песня, очень узкий, мелкий жанр. К сожалению, в последние годы он становится все мельче и мельче, сейчас уже совсем тонюсенький. Просто иногда скучно… Не иногда, а вообще скучно в этом деле работать, потому кино для меня — отдушина. Именно в кино я могу написать то, чего никогда не позволю себе в песне. Плюс ко всему мне категорически не нравится атмосфера шоу-бизнеса.

— Так вы же, извиняюсь, сами часть той силы…

— Хочется верить, что нет. Во всяком случае в последние годы я стараюсь максимально отойти от шоу-бизнеса. Мне не нравится любая форма унификации, тиражирования — когда все стрижется под одну гребенку, загоняется в «формат».

— От «формата» стонут многие, хотелось бы услышать что-то более конкретное.

— Мне не нравятся, прости Господи, дебильные продюсеры — их клановость, которая захватывает все сферы влияния и диктует каждому правила игры… Ну как объяснить? Когда американцы еще не знали, как снимать кино — искали, находились в пути, в брожении, — у них появлялись такие шедевры, как Альфред Хичкок. (Обожаю! Я тут пересмотрел кучу его фильмов — наслаждался! Люди говорят не лабуду, а продуманный текст, написанный сценаристом.) Но стоило американцам ухватить эту формулу — как делается кино, — и кино кончилось. Современные американские фильмы смотреть невозможно: через пять минут ясно, что будет, как будет.

Наглядный пример. Кончаловский снял «Танго и Кэш», кто-то из наших журналистов разлетелся к нему с вопросом: ах, расскажите, как вам работалось, чему вы научились по части режиссуры! Тот говорит: «А при чем здесь режиссура? Это индустрия. Это американский продюсерский фильм, где от режиссера ничего не зависит». Есть четкие законы: драку надо снимать так, погоню, аварию — так. Звук монтируется эдак. Они клепают фильм как на фордовском конвейере.

Так вот, фордовский конвейер — это и есть то, что я называю шоу-бизнесом. Быть составляющей такого конвейера, стоять на отведенном месте — пусть хорошо оплачиваемом, пусть золотом — я не желаю. Потому что искусство уникально, и если ты хочешь оставить свой след, то должен работать мимо обоймы. К счастью, мне не надо доказывать, что я способен написать песню. Мне не надо доказывать, что я способен ее спеть. Мне никому ничего не надо доказывать, поэтому я могу не участвовать в шоу-бизнесе. Во всем том, что плодит витасов, глюкоз, мимоз… И последняя, немаловажная деталь — у меня нет потребности зарабатывать сумасшедшие деньги.

— Догадываюсь, они у вас и так есть.

— Во всяком случае того, что я зарабатываю, мне хватает. Вроде общее место, но оно абсолютно справедливо: богатый человек не тот, у кого много денег, а тот, кому их хватает. Конечно, по большому счету меня нельзя назвать богатым. Я представитель среднего класса, почти не существующего в нашей стране. Главное — я зарабатываю честно. Я зарабатываю адекватно. И, повторяю, я не участвую в шоу-бизнесе. Это меня греет — супер!

— Часом, не консерваторское образование делает вас таким щепетильным?

— Ну а что Консерватория? Кстати, сейчас, помоему, академического образования нет нигде. Все профессора разъехались, остались единицы. Я летом зашел в Консерваторию, в Малом зале играла скрипачка. Думал, абитуриентка. Посочувствовал про себя: о, нет, не поступит. Оказалось, она не только выпускница, но еще и с перспективами… Грустно это все. Грустно, потому что знания должны передаваться из рук в руки, иначе откуда взяться настоящим музыкантам? С другой стороны, человек думающий может слушать музыку, может смотреть в ноты, может читать книги — и потихоньку начнет понимать.

— Разве в музыке можно чего-то всерьез добиться, занимаясь самообразованием?

— Отчасти да. Я, например, постоянно учусь. Вот сейчас работал над «Мастером и Маргаритой» — и тоже учился, хотя, кажется, собаку съел на аранжировках. Всю раннюю молодость зарабатывал на жизнь тем, что делал аранжировки нерадивым композиторам. Мне платили 40 копеек за такт, плюс я набивал руку. Но никогда мне не хватит наглости и цинизма сказать: я умею. Опять же, возвращаясь к американскому кино, они здорово пишут оркестр. В последние месяцы я все время вслушивался: как? Что нужно сделать, чтобы в «Мастере» оркестр звучал так же?

— В старых фильмах музыку играл живой оркестр, в титрах сообщалось: дирижер — такой-то. В вашей картине тоже все будет вживую или это тайна?

— За семью печатями. Это технология, которую я придумывал всю жизнь. Потратил много лет на самообразование, на пробы и ошибки. Извел уйму денег. И вроде наконец что-то вызрело. Услышите, когда посмотрите «Мастера и Маргариту».

Елена Евграфова