АЛКОГОЛИКАМ ИНТЕРЕСНО БЫТЬ ВМЕСТЕ, ДАЖЕ КОГДА ОНИ НЕ ПЬЮТ
Как пишут справочники, группа художников «Митьки» «образовалась в середине 80х годов и относилась к последней волне советского андеграунда». Если проще — все началось с одноименной книги, которую художник Владимир Шинкарев написал ко дню рождения друга — тоже собрата-художника Дмитрия Шагина. Собственно, с этой книги и появились «митьки», ставшие, по мнению Шинкарева, «каталогом национальных черт».
— Не является ли главной национальной чертой, породившей «митьков», алкоголизм?
— Как правило, апологетами алкоголя становятся те, кому он много дает в жизни. Люди, подобные Веничке Ерофееву. Конечно, и «митьки» так сложились…
— Не равняйте себя с Веничкой!
— Я же не по уровню притязаний сравниваю, а по общей проблематике. Алкоголики — необычайно тонко чувствующие люди. Питье — это особый вид творчества. Утверждаю так не потому, что сам из завязавших. Карла Густава Юнга трудно заподозрить в пристрастии к спиртному, но и он говорил, что жажда алкоголика пить эквивалентна стремлению к Богу. Вот и Веничка обращался к Богу, держа в руке бутылку: ты видишь, Господи, что мне дали люди взамен того, по чему тоскует моя душа! А если бы они мне дали то, разве я нуждался бы в этом?
— Вы завязали с алкоголем лет десять назад, в середине девяностых. Не было желания заодно завязать и с «митьками»?
— Литературное произведение «Митьки» давно закончилось. И есть группа художников, которая изначально писала только картины. Это уже потом началось — мы стали снимать кино, мультфильмы. Но нельзя стихию жизни обозначать как нечто сугубо юмористическое. Невозможно вечно плясать медведем.
— Благодаря этой «пляске» вы все смогли заработать и успех, и, надо понимать, неплохие деньги…
— Ну да, «митьки» интересны прежде всего как одно целое (кстати, за счет моей книжки — не в последнюю очередь). Именно «митьков» приглашают за границу с выставкой, а не отдельных художников — Флоренского, Шагина, Шинкарева… Что поделаешь, живопись — самое малопопулярное из искусств. У многих творцов была очень бедная жизнь, мы о них ничего не знаем — про Сезанна, допустим. Но бедность и успех одинаково опасны для творчества. Крайняя бедность и крайний успех — вредные вещи.
— Вы знали крайнюю бедность, когда работали в котельной?
— Это все равно была веселая бедность — даже если не оказывалось ни одной пустой бутылки. Тем интереснее было найти приятеля, у которого они есть, и сдать их. Только у литературного «митька» Олега Григорьева не приходилось рассчитывать на пустые бутылки. Он их сдавал сразу же, едва очнувшись утром. Вот кто не задумался бы, что рассказать корреспонденту! У него время творчества не отделялось от времени жизни — он был ее художником. Крайне разносторонний человек, интеллигентный, образованный, Олег, когда стоял в очереди за пивом, превращался в самого брутального типа из этой очереди. А мог быть и наоборот — нежным и тонким.
Как складываются человеческие общности? Помните, у Воннегута есть такой термин — каррас. Какие-то неисповедимые, мистические пути приводят людей друг к другу. Почему среди нас подобрались сплошь алкоголики? Видимо, подсознательно мы искали надежных собутыльников на долгие годы вперед — вот и нашли. А алкоголикам интересно быть вместе, даже когда они не пьют. Тогда им тем более необходимо общаться меж собой.
— Пик крайнего успеха «митьков» пришелся на 90-й год, когда на выставке в Московском дворце молодежи вас охраняла конная милиция. От этого дела пошла голова кругом или тоже иронизировали?
— Сложный вопрос. Конечно, казалось — всего недостаточно. Казалось, мы еще не вполне уточнили, что имеем в виду. Вернее, я не вполне уточнил. Потому и продолжал писать «Митьков».
— Получается, вы — главный идеолог движения?
— В каком смысле?
— В смысле — взял и записал.
— Нет, не взял и записал, а именно вызвал к жизни это самое движение. Сначала оно было описано, а уже потом мы разыгрались.
Разумеется, я описал кое-что происходившее в действительности. Но слово «митьки» придумано мною, когда не было и речи ни о каком движении. Даже больше могу сказать: Митя Шагин не говорил «дык ёлы-палы». Просто был веселый парень Митя, и я захотел над ним посмеяться. И написал первую часть «Митьков» в форме его письма — чтобы Митька увидел, до чего смешон. Но его ум заключался в том, что он мгновенно смекнул выгоду этого дела. И уже не отставал: пиши еще! Напиши про меня побольше, зачем про Флоренского много пишешь?.. Так что не стоит удовольствие от книги переносить на реальных людей. Неужели непонятно, что нет самих «митьков», а есть книга «Митьки»?
— В последнее время вы все реже мелькаете в «митьковских» акциях. Почему? Хочется заявить о себе чем-то большим, нежели лидерство в некогда массовом веселом движении?
— Конечно… Вы так ставите вопрос, что приходится отвечать односложно и угрюмо. В похожую ситуацию мы попали в 90-м году, когда корреспондент сказал нам: вы чем-то напоминаете группу «Ласковый май». Как на это реагировать? Говорить «да»? Говорить «нет»? Мол, мы стараемся быть поумнее… Объявляться представителем массового движения так же нелепо, как называть себя, допустим, едоком — на том основании, что ешь каждый день. Безусловно, бывает, случается, когда я вполне гожусь представлять движение. Но главное мое занятие — писать картины. У Флоренского — тоже. Хотя, увы, есть среди нас и такие, кто ленится писать картины и кому выгодно ходить в представителях.
— Чем живете еще, кроме живописи и литературы?
— Я всем увлекаюсь. «Митьки» вообще пытливы и любознательны. Честно, кроме шуток. Хотя во мне уже каждая фраза, в которой есть слово «митек», вызывает внутренний протест.
Я очень страдаю от того, что сейчас не работаю в котельной. Мне дико не хватает, как мы полюбили говорить, жестко структурированного времени. Когда сутки через трое ты выметаешься из дома и идешь к месту принудительного одиночества. Где сутки тебя никто не потревожит, не позовет на интервью или на презентацию. Я и пить-то любил больше в одиночестве, потому что чувствовал себя тогда гораздо умнее. И был себе прекрасным собеседником.
— Стоит бутылка портвейна, рядом рукопись…
— Вот-вот, именно! Да все что угодно было в кайф: телевизор, журнал «Крокодил», Бердяев, Кьеркегор, джаз.
— В своей книге среди музыкальных «митьков» вы называете Цоя, Башлачева, Гребенщикова. С чего вдруг?
— На самом деле это произвольная схема. В ней те, кто вспомнился, с кем вместе пили. Цой и Башлачев выступали на наших выставках. Да и вообще я не знаю в русской культуре явления, равного Башлачеву. Его «Ванюша» — гениальная вещь. Это роман воспитания вроде тех, что сочиняли в XIX веке, рассказ о средней человеческой судьбе. Я себя могу идентифицировать с Ванюшей, хотя песня написана и о судьбе народа как единого целого. Можно сказать, что и «митьки» — про народ, но насколько они узки рядом с автором этой песни.
— Башлачев — это отчаяние. Насколько оно рифмуется с вашей сегодняшней респектабельностью?
— В творчестве или в жизни?
— Я не разделяю.
— А надо бы разделять! Что значит респектабельный? Сытый? Ну, есть немножко. Только, помоему, при виде Шевчука никогда не возникает этого ощущения, каким бы сытым он ни казался. Потому что браток хороший? Да нет, не в этом дело. Если под респектабельностью понимать отсутствие душевности, так у Гребенщикова душевности хоть задницей ешь. Значит, тоже не в этом дело… Господи, ну почему кончает с собой Башлачев — самый талантливый человек из нашего поколения? Которым наше поколение должно гордиться. Молодой, красивый — самый молодой и самый красивый. Это как у Довлатова, где старый, бездарный, уродливый и нищий писатель почему-то ходит в оптимистах, а молодой и красивый, богатый и талантливый лорд Байрон — закоренелый пессимист…
— А если предположить в порядке бреда: Башлачев страдал от неустроенности, от того, что официально не был признан, в Ленконцерте-Москонцерте не состоял…
— Да ну, я даже внутренне покраснел от такого предположения! От того, что настоящий творец может переживать из-за подобных вещей.
— Разве ему не нужны популярность, признание? Наконец, стабильный заработок?
— Нужны. Но в той же степени, как икра за обедом. Есть — хорошо. Потребность в славе появляется со временем, ближе к старости, наверно. А в те-то годы: спел друзьям — вот и признание. Из-за неустроенности быта и всего прочего тоже не кончают с собой. Во всяком случае творческие люди. Для них главное — свобода. Свобода от всего.
— В том числе от семьи, уютного дома?
— Человеку хочется одновременно противоположных вещей — вот, помоему, в чем трагизм жизни. А не в том, кто кого побеждает, добро или зло. Человек то бежит в общество из теплоты и тесноты семьи. То пытается спастись от жуткой усталости, допустим, в семье. А там уже все потеряно… На свете столько прекрасных, равновеликих вещей! Каждый из нас заходит в жизнь, как в супермаркет, где можно набрать только на определенную сумму. В результате от многого мы вынуждены отказаться. Обязательного, насущного.
Противоречия неизбежны во всем. Для того чтобы ходить, я должен отталкиваться — уже противоречие. Но противоречие — в данном случае трение — дает движение. Вот и вся жизнь — тонкая игра, лавирование между этими противоречиями, использование их.
— Объясните еще одно противоречие. Вы художник — это ваш способ игры и лавирования. И вдруг пишете за книжкой книжку, недавно издали трехтомник…
— Это все котельная. Там было сложно писать картины. Пришлось переквалифицироваться в литераторы.
Елена Евграфова
