ПРАЗДНИК НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ГРЯЗНЫМ
На позапрошлом фестивале «Золотой Орел» Виктор Бычков был главным лауреатом — пять раз выбегал на сцену за призами, которыми киноакадемия наградила фильм Александра Рогожкина «Кукушка». Причем один из этих призов — за лучшую мужскую роль — достался лично Бычкову. Тогда же, кстати, «орлоносец» показал себя абсолютно непосредственным человеком — явился в ресторан «Атриум», откуда телевидение вело прямую трансляцию фестивального банкета, в видавшей виды футболке. Ну прямо бомж Померанцев из «Ментов» или егерь Кузьмич из фильмов про «национальные особенности».
— Чего это вы так вырядились?
— Мне показалось, что праздник закончился. Вернулся в гостиницу, переоделся. Вдруг звонок в номер: «Дибров собирает победителей и номинантов «Орла» для съемок в прямом эфире!» Я думал, это будет приватная посиделка, и пошел в чем есть.
— На той же посиделке вы хвастались Никите Михалкову: «Я купил жене Полине джинсовый костюмчик. Хороший!» Помню дикий взгляд Михалкова: ёмое, какой костюмчик? У него таких проблем сроду не бывало…
— Ну, положим, с некоторых пор и для меня купить жене хороший костюм — не проблема. А если тогда я выглядел… ммм… неадекватно, то это от робости. Вообще, невозможно представить, что со мной творилось на «Золотом Орле». Я постоянно помнил, что ровно год назад умерла моя мама — я ей глаза закрывал. Хотелось думать, что сейчас она где-то за меня радуется… Раньше я удивлялся: почему люди, которых награждают всякими призами, пускаются в экзальтацию, благодарят друзей, женмужей, родителей? А с тех пор сам узнал: получая награду, ты видишь перед собой многомного любимых лиц. По большому счету эта награда нужна тем, кого ты любишь. Кто любит тебя и так — без всяких наград и статуэток.
— Вы знали, что наградят?
— Был момент, я намылился покурить, а человек, который занимался организацией этого дела, попридержал меня в дверях: «Не уходите, вас сейчас вызовут». Действительно, вызвали раз, другой. Через какое-то время опять, слышу, надо бежать на сцену. «Какую премию, — спрашиваю, — дают Рогожкину?» — «Это не Рогожкину, это тебе…» Нет, что-то такое я все-таки предчувствовал. Почему-то по дороге к «Мосфильму» купил желтую розу. Когда Быстрицкая вручала мне статуэтку, я отдал эту розу ей. Она все время с ней ходила, а потом унесла домой, я видел. Мне было ужасно приятно. Не потому, что выиграл, это вообще нельзя назвать состязанием — кто лучше, кто хуже. Ну как я могу соревноваться с великим артистом Алексеем Петренко! Мне дали «Орла», ему — нет, и что с того? Когда он ушел из Театра Ленсовета, я получил его роль, вместе с ролью мне достались его сапоги. Надевая их, я думал: сейчас выйду на сцену, и будут аплодисменты. Просто потому, что вышли сапоги Петренко.
— Как себя чувствует свежий человек, оказавшись в светской киношной компании?
— Там нет компании. Каждый сам по себе.
— Пусть будет тусовка, каста — не знаю, как назвать. Определенный круг, куда входят особо засветившиеся «звезды»…
— Я редко там бываю. Если вижу какие-то гадости, стараюсь их не замечать, потому что все фестивали, премьеры — это праздник, а праздник не может быть грязным. Предположим, кто-то, попав на «Кинотавр», возмущается: «Какой ужас! Понадавали разных талонов, одних актеров пускают наверх, других гонят вниз, кому-то устраивают океанскую рыбалку, кому-то нет!» А для меня, повторяю, два раза съездить на «Кинотавр» было праздником. Солнце, море, я так редко его вижу. Да еще вокруг полно зрителей, и можно посмотреть кучу новых фильмов — разве не праздник? Кто-то, увидев на банкетном столе 350 ананасов, передернется от злости: «Кошмар! Дикое барство!»
— А вы что скажете?
— Я обрадуюсь: «Боже мой, 350 ананасов — до чего здорово!» Кстати, на «Золотом Орле», как раз выпивая и закусывая, я познакомился с Пьером Ришаром.
— И как он вам?
— Между прочим, он тоже был одет кое-как, в смысле демократично — ни белой манишки, ни смокинга. Я ему представился русским Пьером Ришаром, он долго смеялся. Сказал, что очень мне завидует, потому что я могу получать такие премии. Тогда я предложил: приезжайте к нам, будете каждый год получать по «Орлу».
— Пьер Ришар стал богатым и знаменитым годам к тридцати. Вам, когда вы начали сниматься вовсю, было, если не ошибаюсь, сильно за сорок. Не жалеете, что так поздно?
— Сожаление только одно — мало работы.
— У вас?!
— Появилась ответственность. Тебе предлагают работу, но ты отказываешься. Скажем, до того же «Орла» я был согласен на все. Неважно, великая роль или невеликая, серьезная, несерьезная, главное — играть. У каждого актера есть иллюзия: я приду, наполню роль своей «индивидуальностью» — и все будет замечательно. Теперь я знаю: не будет. Не будет «кина», если тема дохлая, деньги шальные, режиссеры слабые.
— Часто зовут играть очередного «Кузьмича»?
— Постоянно. Не успеваю отбиваться.
— Откуда взялся этот образ?
— Рогожкин придумал его специально для меня, но предупредил: «Надо, чтобы была борода». У меня никогда не росла борода — выросла. Я сыграл Кузьмича и для всех стал Кузьмичом. Проходит время — появляется «Кукушка». К слову, она появилась неспроста, я считаю — Бог позволил.
— А по-земному как это выглядело?
— Мы с Вилле Хаапсало жили в Финляндии, я говорю: давай придумаем пьесу — русский солдат, финский солдат… Шесть лет придумывали — ничего не получалось. В нужный момент пришли к Рогожкину: «Саша, вот такая история, хорошо бы написать пьесу для театра». Он кое-что переделал, переосмыслил, обострил. И поступил честно, как справедливый человек. Ему предлагали не снимать ни Бычкова, ни Вилле. «За этим закрепился образ русского пьяницы, за тем — финского». Но Саша тогда впервые в жизни сказал: «Нет. Я хочу, чтобы снимались они». И отстаивал нас, и согласился на маленькие деньги: отказался от продюсера, который давал большие, но только с другими актерами. И пошел к Сельянову, хотя они были в ссоре. И Сельянов сразу понял, что не надо его отговаривать от Бычкова и Вилле. И мы сделали этот фильм. Когда меня останавливает милиционер и вдруг говорит: «Спасибо вам за картину «Кукушка» — это дорогого стоит. Хотя я сижу в машине и улыбаюсь ему как Кузьмич — понимая, что Кузьмича он узнает быстрее и, значит, меньше накажет. Но, оказывается, ему близок фильм «Кукушка» — и мне он близок.
— Сейчас заплачу — и мне…
— В театре была похожая ситуация. Я играю Левшу — все приходят смотреть на Кузьмича. Зал битком, много пьяных. Вышел Кузьмич — у-у-у! Засмеялись, захлопали. Но за время спектакля они начинают понимать, что Левша — это народный герой. И финальный монолог я говорю при полной тишине. Уже нет Кузьмича, есть Левша — страдалец душой за невзгоды русской стороны.
— А зрители, значит, протрезвели…
— Шутки шутками, но они действительно трезвеют. Что-то такое узнают свое, про себя… Тут как-то позвонил режиссер, который снимал продолжение сериала «Две судьбы», и предложил роль семидесятилетнего человека. «Но мне же, — говорю, — еще нет семидесяти». Он объясняет: «Зато в тебе ярко выражена народность, ты народный герой». Я вам назову массу фильмов, где люди играли не слабее, но не стали народными. Значит, что-то мне отпущено, и в этом нет моей заслуги.
— Помните самую ходовую киношную ставку прошлых лет — 13 рублей 50 копеек?
— Конечно, помню, хотя на меня она упала не сразу. Когда я играл свою первую главную роль в кино (уже два месяца работал в театре), мне пообещали, что я стану получать по 22 или даже по 28 рублей за съемочный день, была такая возможность. Но второй режиссер сказал главному режиссеру: да не надо ему так много денег! В итоге мне платили 12 рублей — как статисту. И все равно по театральным меркам (сотня в месяц) мой заработок оказался огромным. За 30 дней я получил 352 рубля.
— Хорошие деньги.
— Я так радовался! Мне выдали трехрублевую пачку — новую. И я никак не мог ее раскрыть, жутко волновался.
— У вас остались приятели, которые лишены возможности выбирать роли и рады любым деньгам?
— Полным-полно.
— Какая-то дистанция между вами появилась?
— Некоторые из них позволяют себе отвратительные вещи. Говорят: «Ага, понятное дело, ты зазнался» Во мне тут же все закипает: я не зазнался, я такой же!
— Не замечали за собой снисходительности: «Эх, парень, тебе бы работать больше, а не кирять, сам виноват»?
— Есть такое чувство. Как правило, оно выражается в том, что я не могу отказать. Если вижу, что человеку надо выпить, то, конечно, я ему куплю. Даже на последние деньги. Не будешь ведь объяснять, что сидишь на мели, он знает: ты в порядке. Когда в 95м году в Сочи фильм «Особенности национальной охоты» получил все награды — и Фипресси, и от русской критики, и главный приз «Кинотавра», — на «Ленфильме» вообще задница была, извините.
— Извиняю. Сама знаю, что это такое.
— Это была первая победа ленфильмовской картины за много лет, мы вернулись, и каждый подходил нас потрогать. Вроде как взять частицу этой победы: все будет хорошо, мы пробились, молодцы. Месяца три шла гульба — нельзя было отказать людям, потому что нет ничего светлого, вокруг темнота. Я догулялся до того, что едва не умер, у меня открылась язва желудка. Но я как бы платил долг — принес на «Ленфильм» вот это счастье. И вдруг все закрутилось, через два года появились «Менты». Тот же Серега Селин, когда стал сниматься, звонил каждый день, жаловался: «Какая ерунда эти «Менты»!» Я говорил: «Серега, потерпи, потерпи…» Пусть сейчас он и не помнит своих слов, но эти слова были… В нашей работе, кроме любви и труда, необходима вера. Да, не снимается кино. Да, мы не ахти сколько зарабатываем, нам предлагают жуткие сценарии. Но кто-то продолжает верить: все будет как надо. И в один прекрасный момент так и случается. Может, как раз потому, что он очень крепко верил?
Елена Евграфова
