СЛОВО «СТАНДАРТ» ДЛЯ МЕНЯ НЕПРИЕМЛЕМО
Народная артистка России Светлана Крючкова одновременно стирала, гладила, взбивала яйца для теста. И с безмятежной улыбкой давала интервью, являя образ гармоничной женщины — одинаково талантливой в быту и (как мы знаем) на работе.
Говорят, однажды компьютер попросили вывести геометрическую формулу гармонии, и он изобразил круг. А мне как-то приятель сказал: «Бог тебя создавал, пользуясь одним инструментом — циркулем». Поэтому, когда заходит речь о гармонии, я сразу вспоминаю о круге и циркуле.
— То есть я угадала, заподозрив в вас гармоничную личность?
— Получается, да. Правда, я не чувствую особой благостности. Я человек взрывной, очень нестабильный в настроении. Единственное, как ни странно, всегда помню свой долг и ответственность перед детьми.
— Много-много денег могут поднять ваше настроение?
— Не знаю, у меня их никогда всерьез не было.
— Вас это угнетает?
— Мне не надо много денег. Важно, чтобы на столе была еда, чтобы было во что одеться (я больше озабочена, что надеть для выхода на сцену, допустим), чтобы было тепло. Все. Как говорится, если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним. Обойдусь без роскошной жизни. Нету ее — и ладно, у меня другое есть. Гоняясь за невозможным, легко потерять то, что имеешь. А имеем мы что? Только друг друга.
— Разговоры насчет «иметь и не иметь» грешат отвлеченностью. Ну вот конкретно: задумали вы, скажем, сделать дорогой ремонт…
— Не задумаю. Меня раздражает грязь в доме, а если грязи нет — значит, все отлично. Знаете, что наводит тоску? Идеальный порядок. Когда одна и та же картина висит на одном и том же месте — годами. Или тарелки по стенам кухни. Хрусталь, тот же самый ремонт под евростандарт. Вообще, слово «стандарт» для меня неприемлемо ни под каким видом.
— Было время, под какой-то Новый год, вы вместе со своими двумя сыновьями рекламировали по телевизору приготовление рождественского гуся. Как появился этот ролик?
— Позвонил Гоша Рерберг — замечательный оператор. Вернее, не замечательный, а выдающийся. Он снимал «Асюхромоножку», «Зеркало», «Дворянское гнездо», «Дядю Ваню», а тут был вынужден заняться подобной халтурой. Георгий Иванович сказал: «Светка, давай снимемся вместе с детьми!». Я, к слову о деньгах, сразу спросила: «Сколько?», и его ответ меня устроил. Кроме того, я знала: раз снимает Гоша, значит, получится достойно. Потому совершенно спокойно на это пошла, да еще с детьми… Не хочу выглядеть ханжой или занудой, но рассуждения о роли денег мне кажутся не то что мелкими — бессмысленными.
Конкретный пример: несколько лет назад я перенесла грипп на ногах — бегала по делам, репетировала, играла спектакли. В результате это обернулось серьезным заболеванием, я чуть не потеряла зрение. Попала в больницу, где ко мне чудесно отнеслись врачи. Они все сделали для того, чтобы я встала на ноги, не требуя ни денег, ни взяток, ничего. Создали максимальный психологический комфорт. Скажем, поставят капельницу — а я лежу пою. Прибегает медсестра: «Что случилось? Мне показалось, вы кричите». — «Нет, это я песню разучиваю».
Я в больнице делала песенную программу. У меня палата была как дом. Утром вставала, принимала душ и отправлялась на все эти безумные процедуры, на капельницы, на уколы в глаз и так далее. Потом ко мне приходили друзья. Причем приходили в одном настроении, а уходили в другом. Я абсолютно всем пела свою новую программу, проверяла, как действует. И таким образом ее накатывала. А на прощание просто в столовой устроила концерт для персонала и больных. Там были и слепенькие — старички и старушки (отделение-то глазное). И одинокие люди, и брошенные. Мы с ними там встретили все майские праздники. Поразительно, как они отзываются о своих детях: то да се, хорошие, заботливые. Правда, этих детей почему-то не было видно. Или видно редко.
И вот тогда, выйдя из больницы на волю, я всем говорила: чего вам надо? Глаза видят, руки действуют, ноги ходят. Настоящее несчастье — это болезнь. И смерть — для того, кто остается жить.
— А что такое счастье, по-вашему?
— Еще Лев Толстой определил: истинное несчастье — угрызение совести и болезнь. Значит, счастье — есть отсутствие этих двух зол. Мне врачи сказали: вам нельзя носить плохие очки (понимай — дешевые). Раз такая история, купила безумно дорогие (но денег не было жалко — это мое здоровье, моя профессия). Помню, вышла в них в первый раз на улицу, посмотрела на небо — оно какой-то сумасшедшей окраски. Немыслимой красоты, голубоеголубое, с плывущими облаками. А потом снимаю очки — и небо оказывается серым. Получается, и в болезни есть свои прелести, открытия, приобретения. И на самом деле я с тех пор хожу не в защитных, а в розовых очках, окрашивающих действительность в более приятный цвет.
— Поначалу, узнав, что с глазами плохо, вы запаниковали?
— Я из тех людей, которые предпочитают неопределенности ясность. Любую, даже плохую. Мне важно точно знать, в чем дело. Тогда я начинаю соображать, как действовать дальше, и успокаиваюсь. «После отчаяния приходит покой», — писала Ахматова.
Иногда у меня опускаются руки, вообще не хочется жить. Я тащу тяжелый воз практически одна. Мне помогают, но коренной — всегда я. И ничего особо нового в этом смысле не жду. Однако у меня есть мощный стимул в жизни — дети, младший пойдет в девятый класс. Два года его школы плюс пять лет института я обязана стоять на ногах. На нем не должна отражаться моя усталость, что я поздно его родила, что у меня тяжелая работа… Правда, из этих слов вовсе не следует, будто мне все безразлично. Я люблю жизнь в любых ее проявлениях. Пусть в плохих, хотя, естественно, предпочитаю хорошие. Самые разные люди довольно часто говорят одно и то же: от меня идет какая-то жизнеутверждающая сила и оптимизм. Если уж я не загибаюсь совсем, то всегда стараюсь улыбаться. На всякий случай. Наденешь маску — она к тебе и прирастет. Глядишь, научишься постоянно ходить с улыбкой.
— Помню, на одной из «Ник» Светлана Крючкова была ведущей и выглядела безумно довольной. Дело прошлое: вы тогда всерьез радовались или надели «маску»?
— Там было очень хорошо! Если даже маленький ребенок нуждается в похвале — ему необходимо, чтобы говорили: до чего ты умный, талантливый… Если каждая женщина расцветает от признаний в любви и комплиментов, то чем же мы, творцы, отличаемся от них? Нам тоже хочется услышать: «Как хорошо ты сыграл! Вот тебе за это награда». Заметьте, ни разу никто из получивших «Нику» не сказал, что там было плохо. Ругают в основном те, кто остался без награды или не попал в номинацию.
— Вас вроде тоже не было в номинации.
— Но я была счастлива. Сначала выходила как бывший лауреат премии «Ника», потом — вела три важные номинации: за лучший сценарий, лучший фильм и лучшую режиссуру. Это была новая для меня роль, я тряслась и нервничала все шесть часов церемонии, потому что мой выход полагался в конце.
— Красивой, в шикарном наряде…
— Естественно, я готовилась не только внутренне, но и внешне. В авторском ателье мне сшили два чудесных платья.
— Вам их потом подарили?
— Нет, оплатила сама. Конечно, в ателье пошли навстречу, серьезно скинув цену. Нам во многом идут навстречу, дай им Бог здоровья. Как говорит Олег Янковский, у нас надо быть или очень богатым, или очень знаменитым.
— Как вы относитесь к тому, что очень знамениты?
— С удовольствием. Когда гаишник останавливает машину, в которой я сижу, мне достаточно выйти или высунуть лицо — и он отпускает водителя, какой бы грех тот ни совершил. Это же приятно — и людям рядом со мной, и мне. Неприятно в ресторане, когда смотрят в рот. Или когда идешь по улице и целуешься с кем-то — тоже смотрят. Тут уж особо не нацелуешься.
— Ваши друзья и близкие знакомые — в основном из киношно-театрального мира?
— Вот уж нет. Я общаюсь с самыми разными людьми, часто далекими и от кино, и от театра.
— Этот круг подобрался случайно?
— Помоему, на свете нет ничего случайного. Мы встречаем только тех, кого нам суждено встретить, а кого не суждено — обходим стороной. Все в жизни складывается так, как должно сложиться. Допустим, я хотела бы, чтобы моя жизнь была легче. Но Бог не фраер. И для того, чтобы такая глупая баба, как я, что-нибудь поняла, на мою долю выпали действительно тяжелые испытания.
Я не имею в виду сегодняшний день, когда мне осталось пять лет до шестидесяти. В семнадцать я уехала из дома. Каждая спичка, ложка, кружка — все заработано горбом. Мне никогда ничего не падало с неба, никогда не было никакой поддержки. И у моих детей не оказалось другой поддержки, кроме меня. У моего старшего сына рано умер отец. Я всегда помнила: случись что со мной — его судьба будет исковеркана. Так же, как и судьба младшего. Это данность, отношусь к ней без всякой лирики. Я хоронила близких, друзей — сообщаю тоже без лирики, как факт. Да и дети достались мне очень высокой ценой, причем оба. Возможно, поэтому я не схожу с ума по пустякам и выгляжу такой гармоничной.
Елена Евграфова
