НАШ ШОУ-БИЗНЕС ОСНОВАН НА ЛАКЕЙСТВЕ

Заслуженный артист России, актер Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии Борис Смолкин известен в миру как Константин — дворецкий из сериала «Моя прекрасная няня». Именно в «Няне», по словам Смолкина, он начал получать за свою работу «адекватные деньги». Потому, поймав актера во время короткого перерыва между съемками, мы поторопились задать ему традиционный «денежный» вопрос:

— Помните свой первый рубль?

— Для меня первые рубли ассоциируются с праздниками — 7 ноября или Первомаем. Я получал от родителей три рубля, на них можно было купить шарик, раскидай, сто пятьдесят граммов шоколадных пряников и сходить в кино. Сказочное богатство. А старшему брату давали еще больше — пять рублей. Но с условием, что из этих денег он еще и подстрижется. Вся семья следила из окна, как брат идет в парикмахерскую. Вот он наконец дошел, открыл дверь, скрылся внутри… Всякий раз абсолютно непонятным образом брату удавалось улизнуть из парикмахерской и прокутить отпущенные на стрижку рубли.

А вот роскошное воспоминание, связанное с рублем! 22 апреля 77-го года, в 107-ю годовщину со дня рождения Ленина (дату запомнил точно, сейчас станет ясно почему), утром еду на работу. По дороге захожу в магазин на Будапештской купить сигарет. В магазине аншлаг — в этот день как раз взвинтили цены на водку. Мат-перемат, мрачные люди, разбившись по трое, пересчитывают копейки: набралось или нет? И вдруг появляется развеселый мужик — типичное амплуа балагура. «Ну что, будем пить каберне?» (на болгарское сухое цены остались прежние). Толпа еще больше озлилась: «Да пошел ты… Пускай Политбюро своим каберне зальется!»

Тогда балагур говорит: «Спокойно. Знающие люди подсчитали — каждые сто лет рождается новый Ленин. Вспомните, какой у нас сегодня день и год… Ребята, пацану уже семь лет!»

— В вашей жизни случались заработки, за которые было стыдно?

— Сравнительно недавно я заработал деньги, о которых вспоминаю с тошнотой. Нет, в смысле заработка все честно, дело в другом. Мне позвонили и предложили провести концерт, который устраивал для пенсионеров кандидат в очередные депутаты. Работа есть работа — я согласился, не вдаваясь в детали, что за депутат, зачем ему понадобился концерт.

Кто-то спел, кто-то прочитал стихотворение — все нормально, отыграли. Вот тут выперся на сцену кандидат и задушевно сказал: «Дорогие мои старички, я вас так люблю, так люблю, что хочется всех потрогать». И пошел по рядам — кого погладит по плечу, кого по волосам. Это было настолько омерзительно, что я с трудом удержался от того, чтобы не набить ему морду.

— Подозреваю, ваш комический дар должен привлекать не только кандидатов, но и народ посерьезней. Наверняка ведь приходилось что-нибудь разыгрывать перед «братками»…

— Помню, лет десять назад мне позвонил коллега: «Выручай! Позвали в Новый год выступить в кафе, обещали 100 долларов. Разделим пополам, привезу тебя и отвезу, только пойдем вместе, потому что я боюсь!»

Как выяснилось, страхи его имели основания. В Новый год в историческом центре Санкт-Петербурга открывалось кафе, и вместо презентации там была назначена встреча бандитов с ларечниками. Из-за чего-то они поссорились, а в Новый год решили помириться, или, как принято говорить в их среде, забить стрелку. А художественное сопровождение этой стрелки отводилось нам с коллегой.

Я сгоряча согласился, и только в последний момент до меня дошло: мой замечательный коллега наденет халат Деда Мороза, заклеится бородой и бровями, а я-то буду развлекать бандитов с ларечниками ан-фрак! И вряд ли им понравится мое лицо некоренной национальности. Но отказываться было поздно.

Значит, провели нас на кухню этого заведения, и хозяин в щелочку между портьерами показал мне главного авторитета, который вместе с сыном встречал Новый год: вон, за таким-то столиком…

— Это чтобы, выступая, вы обращались к нему?

— Не знаю, что он имел в виду. Может, давал знак — этот первым начнет стрелять. Между прочим, о стрельбе я говорю не просто так.

В общем, где-то без пятнадцати двенадцать выхожу. Публика, как нетрудно догадаться, без затей. Что с ней делать, непонятно. Готовиться заранее — бессмысленно. Читать рассказы Чехова или Зощенко — глупо. Петь песни — тоже странно. Прямо в зале стоял большой телевизор, я выключил звук новогоднего обращения президента и попытался своими словами шутливо передать смысл того, что мог бы сказать Ельцин.

К счастью, меня узнали бандитские тетеньки — видимо, они иногда захаживали в театр. Я был привечен и обласкан, каждая моя шутка встречалась на ура, так что ситуация несколько потеряла драматизм. Но по мере успеха у тетенек во мне росло нехорошее чувство к коллеге, который спрятался в тихой, уютной кухне. Поэтому, дождавшись начала первого, я торжественно объявил выход Деда Мороза, а ему не без злорадства шепнул: «Теперь валяй ваньку сам».

Около часа ночи, когда ларечники стали преподносить бандитам подарки — немыслимых размеров пакеты и коробки, перевязанные бантами, изысканные вина, французские духи, — мы незаметно смылись. Сложили наши скромные шмотки, тихо вышли через черный ход на улицу и сели в машину. Мороз стоял небольшой, мы чуть-чуть разогрелись — и уже отъезжая, наконец услышали выстрелы в подворотне. Вот тут мы начали страшно веселиться!.. Так что да, приходилось выступать перед самой разной публикой, порой весьма экзотичной.

— Атмосферу Музкомедии времен ее знаменитых поклонников и поклонниц вы успели застать?

— Еще бы, ведь я пришел в театр в 72-м году. Поначалу мы с другими новобранцами ничего не могли понять. После спектакля тут же начинался другой. Это был целый ритуал — крики «браво», порядок выноса цветов. Причем билетеры к цветам не подпускались — каждая поклонница сама появлялась на сцене с букетом или корзиной. Особенно колоритна была одна из главных поклонниц — Светка Костяная Нога, прозванная так своими же за деревянный протез. Костяная Нога умудрялась в крохотном промежутке между окончанием увертюры и поднятием занавеса простучать на деревяшке через весь зал к первому ряду. Мы стояли за кулисами и слушали. Вот отзвучали последние такты увертюры — и сразу же: «тук-тук-тук», раздались шаги Каменного гостя. Значит, все в порядке!

— Небось, издевались между собой над этими людьми?

— Конечно, когда они собирались в первом ряду (ухитряясь занимать лучшие места даже в дни аншлаговых премьер), это вызывало у нас бесконечные остроты. Помню, перед выходом на сцену, поглядев на зрителей, расположившихся в передних рядах партера, я сказал коллеге: «У меня такое ощущение, будто мы работаем в сталинградском госпитале году этак в 43-м».

Безусловно, поклонники, которые есть и сейчас, не очень здоровые люди. Как правило, пожилые, одинокие, затерявшиеся в коммуналках исторического центра города. Привыкшие коротать вечера в театре. Кстати, раньше это было принято — так коротать вечера. Николай Николаевич Озеров, например, всегда приходил в Театр музыкальной комедии перед «Красной стрелой», режиссер Владимир Басов часто приводил дочку, которая заканчивала здесь Вагановское училище. Да самых разных людей почему-то тянуло сюда. И среди них поклонники заслуживают особого уважения — хотя бы за преданность и неприкаянность. К слову, без сострадания нет смысла заниматься профессией, призванной смешить.

— Все-таки трудно добиться «смеха сквозь слезы» (да, наверно, и незачем), развлекая народ речитативом Пеликана из «Мистера Икс» или приколами Константина над Жанной Аркадьевной. Вас никогда не тянуло на эстраду всерьез — с сольными номерами, где есть возможность говорить от себя и про себя?

— Эстрада — это очень сложно. И вот вам пример, как меняется время. Аркадий Исаакович Райкин — что он вытворял, как тратился, как мучил себя, насиловал физически, налепляя носы, лысины, искажая голос! И только под конец жизни вышел на сцену в хорошем итальянском костюме и позволил себе разговаривать со зрителем от собственного имени. А сейчас на эстраде каждая сопля считает возможным говорить от себя. А кто ты такой? Какой путь прошел, чтобы обращаться к публике от своего лица? Почему начинаешь с того, чем великий Райкин закончил?

— А не потому, что успех в шоу-бизнесе дает ощущение полной внутренней свободы?

— О какой свободе может идти речь, если наш шоу-бизнес основан на лакействе!

— Перед кем?

— Перед всеми. Актерская профессия, к сожалению, тоже подразумевает халдейство. И мы на потребу, и мы хотим угодить — но до определенного предела, чтобы не терять лица и не выглядеть идиотом в собственных глазах. А шоу-бизес — это лакейство с креном в манию величия. То есть перед вами не Ванька-половой, а дворецкий Жан. Считанные единицы не скатываются до холуяжа.

— Вам не кажется, что при вашем, простите за выражение, имидже — безумно смешного артиста, остроумного собеседника — рассуждения актера-гражданина, поборника чистоты профессиональных рядов выглядят натяжкой?

— Стоп! Если бы не вы, я бы сейчас молчал и спокойно гулял по городу. А раз затеяли этот разговор — сидите и слушайте. Я не претендую на роль гражданина, борца за чистоту профессии. Знаю — не потяну. Да и не нужна ей моя защита. Она всяко выше меня, выше любого профессионала — наша общая актерская профессия. Я просто пытаюсь в этой профессии достойно себя вести.

Кроме всего, актеры изначально, по определению, вынуждены зависеть от чужого мнения. Режиссеров, партнеров, зрителей. И когда с годами эта зависимость от чужого мнения накапливается, хочется наконец хоть что-то сказать в ответ.

— Здорово, что вы сумели сохранить такой пыл. Сдаюсь и верю в вашу искренность.

— Напрасно, может, я и наиграл. Это тоже входит в профессию.

Елена Евграфова